В ГОДЫ СУРОВЫЕ, ВОЕННЫЕ….

(О жизни поселка Красноусольский в годы войны. к 60-летию Победы)

«Звезда», №№ 58, 66, 67, 69, 2003.

 

   В очередной раз наша семья переехала в начале 1941 года в поселок Красноусольский: отца перевели парторгом в Красноусольский леспромхоз. Какой-то период мы жили на частной квартире по улице Ровенская. Припоминаются какие-то военные строевые игры «взрослых пацанов» в форме с погонами и в «испанках». (Меня родители тоже наряжали в матроску и испанку). Вид ребят в форме с погонами вызывал в душе моей (хотя мне было всего 6 лет) неприятное впечатление. Вполне вероятно, что кто-то из тех пацанов уже в годы войны надел на себя настоящую военную форму и взял в руки впервые настоящую боевую винтовку. На мой вопрос: «Что это – война?» – отец вразумительного ответа не давал. Но было видно, что он встревожен. И вот 22 июня. Вместо объявленного праздника – пикника – страшное сообщение: война! Через месяц отца призвали в армию. Был проливной дождь. Мать поехала провожать отца до станции Белое Озеро. Вернулась очень поздно, с плащом отца в руках. Запомнила ее слова: «Будто живьем похоронила его». И долго сожалела, зачем не оставила отцу его плащ. Спустя какое-то время мама привела в дом женщину с тремя детьми: (сын – мой ровесник и девочки – старше и моложе меня). Мы быстро подружились. Я показывала им огород с грядками моркови, огурцов и другими овощами. Мама разрешила пользоваться огородом, как своим. Тогда, вероятно, завезли в наш поселок много таких семей. Спустя годы я поняла, что это были эвакуированные с оккупированных немцами территорий. Вскоре наших жильцов от нас убрали, а мы переехали в обещанную моему отцу казенную, то бишь, государственную квартиру (половинка пятистенного дома). Дом был расположен в Больничном переулке. Это территория, где ныне находятся магазин «1000 мелочей» (здание бывшего райпотребсоюза) и здание пенсионного фонда. На этом месте было большое Т-образное здание, в котором размещались райуполнаркомзнак и семенная лаборатория. Лаборантка – молодая красивая девушка – приходила к маме, а я бегала к ней, рассматривала многочисленные образцы разных растений, привозимых из колхозов. Она же угощала меня горохом. За райпотребсоюзом (угол Больничного переулка и улицы Фрунзе) было здание райфо. Сюда приезжали руководители колхозов с отчетами. Бурлинские, Зилимкарановские чаще останавливались у нас: это мамина родня – все из рода М.Гафури. Рядом с нашим домом находилась еще одна 2-х квартирная пятистенка. Росли по соседству только пацаны, с которыми мне приходилось часто 2воевать». Их отцы тоже были на фронте. Прошло немного времени, как один из отцов моих друзей был убит фашистами. Мать их, забрав трех сыновей, уехала в деревню, скорее всего- к родственникам. Один из мальчишек был, примерно, моего возраста, звали его Леней, а двое других были старше меня. (Я бы очень хотела, чтобы кто-то из них прочитал эту статью и откликнулся). 3 января 1942 года у меня родился братик Альберт. (Он стал инженером-ракетчиком. Ныне на пенсии, живет в городе Салавате). Нас стало 5 детей. Я об этом пишу подробно потому, что война продолжалась, шла и у нас: в роддоме мама встретила молодую, красивую, большеглазую (эти глаза меня поражали своей красотой) еврейку. Она родила своего первенца. Мама собрала все старые платья, сшила из них пеленки и отнесла ей. Носила молоко ( у нас была корова). Позже эта еврейка постоянно приходила к маме, пока мы жили в Больничном переулке. К моему великому счастью, в Красноусольском появились военные люди - формировалась дивизия. Семенную лабораторию перевели куда-то. В этом здании было много просторных комнат, и здесь разместили солдатскую кухню. В двухэтажном здании (ныне РОО) расположилась солдатская казарма. До этого здесь находилась школа №2 (семилетка). Помню, как учащиеся перетаскивали парты, столы и другую школьную мебель в деревянные одноэтажные здания. Раньше здесь же располагалась единственная на весь поселок средняя школа №1. На этом месте ныне всего два здания – администрация района и налоговая контора. Эта территория раньше была окружена оврагом, весной по нему шел бурный грязный поток, который нес глину со стороны леса с юга. Вдоль оврага росли огромные березы, посаженные учащимися, ставшими позже нашими учителями. Здесь я закончила семилетку. Со стороны улицы Калмыкова наш класс высаживал под руководством классного руководителя Веры Ивановны Жуковой (трагически погибшей) американские клены. Они так сильно разрослись и долго напоминали школьные годы. Но, увы! Новое время сметает все на пути… Кроме двух помещений школы, здесь было здание, где позже размещался кинотеатр имени А. Матросова и деревянное здание районной амбулатории. Это со стороны улицы Калмыкова (в те годы улицы Кооперативной). С другой стороны – вдоль оврага – располагались один частный дом и довольно большое из толстых бревен, с несколькими подъездами здание (близко к школьным корпусам). В нем размещался РОНО, жили учителя. К истории этого здания я еще вернусь. Среднюю школу №1 со временем разместили в двухэтажном кирпичном здании за парком имени Ленина, где находится она и сейчас. Возвращаюсь к писанию «видимой» части жизни формирующейся дивизии. В ней были башкиры, татары, русские, чуваши, судя по песням – азербайджанцы. Солдат разместили по квартирам. Об этом вспоминают сторожилы Зубков В.Т., Сергеев П.К. и другие. Даже в нашу маленькую квартиру поместили двух обозников (башкир). Они разъезжали по деревням и подвозили в столовую картофель, лук и другие продукты. Приходили только на ночлег, и то редко. Сушили мокрые валенки и пили кипяток с луком без всего. Чаще были в разъездах. Заходили к нам офицеры попить молоко, рассказывали о своих семьях. А мама показывала фотографии отца, его письма. Он служил во Владивостоке. Писал, что когда у нас ночь, у них там светло. Я маму насильно заставляла выводить меня (даже в самую темную ночь) на улицу, говоря ей, что сейчас папа смотрит с неба на нас. Приезжали к мужьям жены солдат. Часто они квартировали у нас – им было удобно находиться поближе к мужьям. Помню, из Ишимбая приезжала очень часто красивая Мастура апа. Как-то привезла нам бутылку то ли керосина, то ли бензина (дело в том, что приходилось делать из картофельного круга и ваты свечки в целях экономии керосина). Была эта женщина в брюках мужа, а бутылку прятала в кармане. Жидкость пролилась. И она получила страшный ожог. Долго пришлось ей проваляться у нас. Место, где мы жили, было вообще шумное, людное. То солдаты с песнями возвращались с полевых учений (холмы, расположенные за стекольным заводом, полностью были изрыты окопами, следы которых долго сохранялись), то шли в столовую и шумели (перетаскали все наши ложки, были и другие казусы). По воскресным дням солдаты с песнями маршировали по кругу на том месте, где ныне администрация и налоговая контора, проходили строевую подготовку. Пели песни, чаще всего «Катюшу». Думаю, солдаты запомнили меня хорошо, так как каждое воскресенье я рано вставала и маршировала рядом с ними, подпевая им. Почему-то это занятие мне страшно нравилось. Казалось, что это какой-то праздник. И страшно огорчалась, если из-за сильных морозов «парад» отменялся. Настроение было испорчено на весь день. Для меня, да и для окрестной ребятни, описанная территория с солдатскими буднями – историческое место. В один из апрельских дней все мы проснулись от необыкновенной тишины: ни одного солдата, ни солдатской кухни (пустое здание), никаких следов. Как будто корова языком слизнула. Я другой такой тишины не помню. Вот такая была военная дисциплина. Потом слышали, как военные застряли около с.Табынск, мучались несколько дней из-за переправы через реку Белую. Спешили, но не успели, лед на Белой тронулся раньше, чем ожидали. Нам всем было жалко солдат, которые стали частью нашей повседневной серой жизни. Однако жизнь продолжалась, хотя жить становилось труднее. Это очереди с ночлегами у магазинов, чтоб получить положенный паек хлеба, и многое другое. И, видимо, не очень веселые были сообщения по радио. Мама поднималась на комод, прикладывалась ухом к «тарелке» репродуктора, чтобы услышать голос Левитана, что он сообщит сегодня новое. Мы – дети – умолкали, чтобы не гневить маму…, но Левитан не перекричишь. Маме редко удавалось остаться дома. Основное же время уходило на солеварение и реализацию соли. Солеваров в годы войны было много. Варили ее на территории нынешнего курорта. Соль продавали на рынке, возили на санках в деревни, чтобы менять на картошку и другие сельхозпродукты. Возили даже в Уфу. Это конечно спасало многих жителей от голодной смерти. Соль варить приезжали и из других отдаленных районов. Труд солеваров был нелегким. Варка происходила в специальных, не очень глубоких самодельных железных баках. Для топки на себе возили (на санках) дрова. Баки постоянно доливались соленой водой. Вода испарялась, соль оседала на дно бака. Необходимо было постоянно поддерживать огонь. Кругом дым, чад. У мамы были постоянно опухшие веки, красные глаза, мокрые ноги. При этом ноги у нее никогда не болели: видимо, сказывалось целебное действие соленой сероводородной воды. В 1943 году я пошла в первый класс. Умела писать только свое имя. В сентябре у меня был двойной праздник: приехал отец за оконным стеклом для дальневосточных городов, постоянно бомбардируемых японцами. Стекло грузили в большой грузовой самолет. По слухам, многие в поселке получали похоронки. Так, например, придя за водой в ров со своими двухлитровыми ведерками, я услышала многоголосый рев. Это плакала вся семья – мать, трое детей – очень хорошие наши, вернее мамины друзья, живущие на соседней с РОНО квартире. Потом я от мамы узнала, что убит их отец. И эта смерть была связана с именем Власова. Мама что-то говорила о власовцах. Позже отец рассказывал о них. С тех времен имя Власова у меня вызывает только отрицательные эмоции, гнев. Вскоре мы сами оказались в этом доме: РОНО куда-то переехал. А наша квартира (сырая холодная) пришла в негодность. Здесь я снова встретилась с войной… В маленькой комнатушке проживала маленькая, старенькая, худенькая «старушка» - очень интеллигентная, награжденная орденом Ленина учительница. Она была эвакуирована из Ленинграда. Никого из родни у нее не было. Общалась с моей мамой, с нами – детьми. Несмотря на преклонный возраст она продолжала преподавать в школе №2. Благо школа была рядом. А зима стояла лютая. На ней были легкое пальтишко и вязаная шапка, в которой пряталась почти вся ее головка. Питалась она только картошкой: резала ее на аккуратные кружочки и пекла их на каленке (железной печурке), разложив по поверхности. Во время зимних каникул дедушка (мамин отец) забрал нас в деревню Таштамак. Так как у нас не было дров, а у коровы – сена. Корова кочевала вместе с нами. Когда мы снова вернулись в Красноусольский, той учительницы уже не было… В студенческие годы в БСХИ я встретилась с профессурой из Ленинграда. Это были крупные ученые, учителя, осевшие в Уфе на всю жизнь. В Таштамаке (в деревне Абдуллино, Зилимкарановского сельсовета) я закончила первый класс. Была отличницей, хотя на первых порах осваивать свой родной язык было трудновато. (Более полно о деревенской жизни в годы войны расскажу в другой раз: в 2004 году деревне Абдуллино исполняется 80 лет). Шел 1944 год. Было лето. Нас навестил отец, приехавший в Красноусольский снова за стеклом. У мамы родилась двойня: мальчик и девочка. Нас стало семь детей. Маме советовали отдать девочку одной бездетной женщине. Она отказалась, сказав: каждый палец болит одинаково – попробуйте укусить. Осенью мы снова вернулись в поселок: маме было трудно ежемесячно ходить пешком 50 км в Красноусольский и обратно с грузом за плечами – нашей фронтовой нормой муки. Жили на частной квартире, сначала по улице Пушкина, затем в доме наших хороших знакомых, на берегу того же рва, около старого здания Красноусольского сельпо. Я босиком по грязи топала в школу. Босиком ходили тогда многие. Позже школа мне дала полуботинки. А до этого в деревне мне дали платье. Еще раньше, когда я пошла в первый класс, мне и другим детям дали пальто особого покроя, сшитое из сукна для шинелей. Это была помощь государства, ведь шла война. Но мне обидно по сей день, что устроили меня снова в первый класс. Девочки моего поколения мечтали быть артистками или учителями. В годы войны учителей не хватало. Да и в послевоенные годы их было мало. Наш класс учился то в первую, то во вторую смену. Учили нас разные учителя из других классов. Постоянный учитель у нас появился только в 3-м классе. Пришла к нам стройная, подтянутая, в строгой военной форме (юбка, гимнастерка с ремнем) участница ВОВ Анастасия Александровна Бакаева. Это уже был первый послевоенный 1946 год. Участницей войны была и Мария Николаевна Вязовцева, которая учила моих братишек и сестренок. Часть 2. Вся трудовая жизнь нашего поселка, каждой деревни, как и всей страны, в 1941-1945г.г. была подчинена одной цели – бить фашистов, очистить Родину от грязных полчищ врага. Ядром основных событий поселка был стекольный завод. Стеклом «кормились». Но были и другие отрасли производства (об этом ниже). При стекольном заводе работало ремесленное училище, эвакуированное из Гомеля, организовано ФЗО. Там готовили радистов и телеграфистов для армии, столяров, плотников. Обучались в основном 14-16 летние деревенские пацаны и девчонки. Были среди них и Красноусольские ребята. Ходили учащиеся строем, пели песни, чаще «Катюшу». Все были в форме из дешевой ткани. Но молодость брала свое: девушки меняли свою норму на 2тряпки» и украшения. Хотя сами-то были полуголодные. Это было видно по родственникам, которых мама подкармливала молоком. На стекольном заводе производили не только стекло, но и посуду, которая использовалась в солдатской столовой. Производили пузыри для ламп, стекла для фонарей «летучая мышь» и другую утварь для домашнего обихода. Стекло было самое дешевое, так как завод работал в основном на местном сырье: была узкоколейка, по которой бегал мотовоз, возил песок из деревни Кутлугуза. постоянно слышались его гудки. Но самыми громкими были гудки самого завода. Все сверяли свою жизнь по ним. Заводской гудок будил поселок, звал на работу и в школу тоже. Все бежали, не опаздывали – была строгая дисциплина. Кроме стекольного завода, существенное место в производстве занимал леспромхоз, готовивший дрова и плашки для стекольных ящиков. Работы выполнялись в деревне Сахалин (58 квартал), Баянда, в Журалиной Поляне, 111 квартале, на Черном Озере (Яшелкуль). Здесь добывали лубки, а из мочала плели кули-мешки, которые и шли на фронт. Существовали тогда и промартели – «Спартак» и «Искра». Расположены они были за рекой Тюлькас. Здесь делали котелки для фронта, железные печурки и трубы, ведра и другую мелочь для населения. Позже на базе этих артелей организовали мебельную фабрику. Местпром и артель «Ташлы», объединившись, делали сани, брички для конных обозов, заготовки для прикладов оружия, снегоступы для обуви, облегчающие ходьбу по снегу, лыжи – все для фронта. Была еще такая организация «Пищетара», производившая клепку для разных бочек. Работал также дубильный комбинат, где из местного кожсырья выделывали разную кожу, в том числе и хромовую – для качественной обуви, конской сбруи и других целей. Одним словом, все работали на победу: даже школы, каждый класс. Я помню, как учителя объявляли о сборе подарков для солдат к праздникам. Каждый старался помочь, кто чем мог: кто вкладывал рублем, кто приносил носовой платок, А моя мама связала из белой шерсти варежки с двумя пальцами (для большого и указательного), чтобы в них можно было стрелять во врага. Я с такой радостью и гордостью за маму несла их в школу. Так поступали тогда многие. О варежках для фронтовиков была сложена песня, в ней были примерно такие слова: Было это в Рязани ли в Туле. Не ложилися девушки спать, Сотни варежек с песней вязали, Чтоб на фронт их солдатам послать… Нас, учащихся начальных классов, прямо со школы увозили на прополку, уборку картофеля, моркови (собирали после распашки тракторными плугами) в совхоз № 6 (позже «Родина»); на очистку молодого леса-подроста от пней после вырубки. Хочу особо подчеркнуть: даже в годы войны заботились о лесе, оберегали, ухаживали за ним. Лес нас кормил: летом маленькие дети и постарше, а то всей семьей, пропадали в лесу, собирая разные ягоды, черемуху, съедобную траву, грибы. Ныне же что происходит с лесами в России! Завыть волком можно от боли, гнева на людей, стремящихся к быстрому обогащению, переступая все грани здравомыслия. Вспоминаются в связи с этим слова из поэмы Некрасова: Плакала Саша, как лес вырубали, Ей и теперь его жалко до слез; Сколько здесь было кудрявых берез, Понизу всякие звери таились; Вдруг мужики с топорами явились; Лес заскрипел, затрещал, застонал… В годы войны было немало мелких артелей, мастерских бытового назначения. Это пимокатная «Красный партизан», где жители заказывали валенки для детей и взрослых. Обувная артель шила обувь и тачала сапоги отличного качества, в швейной – шили любую одежду для любого сезона. Были и частники, выполнявшие заказы у себя на дому по сходной цене. В Красноусольске не было объективных причин, поводов для безделья и безработицы: не хочешь в школе заниматься, иди учись ремеслу к мастеровым. Хороших мастеров знали в лицо. В годы войны самым людным, самым шумным местом был рынок, работавший без выходных. А по воскресеньям сюда съезжались, шли пешком с утра пораньше из близлежащих деревень колхозники, в основном женщины, чтобы продать или обменять на вещи (поношенную одежду и обувь), на необходимую в хозяйстве утварь свои сельхозпродукты – масло сливочное, корот, яйца, сало, мясо, шерсть и др. Понятно, что селяне несли на базар все, что им казалось в данный момент излишним. Это было взаимовыгодно. Казалось бы, все это мелочи быта. Но мелочи характеризуют психологию, нравственные стороны человека в тяжелые годы войны, если хотите, лицо войны. Я ревела, когда мама несла на базар отрезы шелка, шерсть и так далее, купленные отцом для меня – старшей дочери… Базар был «живым» объектом, обеспечивающим жизненный ресурс населения. Мне приходилось после школы бежать на базар в больших офицерских сапогах отца, которые он оставил вместе с парадной формой одежды в один из приездов за стеклом для бомбардируемых японцами городов Дальнего Востока. Выносили люди на продажу молоко, соль, одежду, в том числе и родительску.. Когда у нас все было распродано, маму научили заняться другим (после солеварения) ремеслом: печь небольшие круглые булочки, блины. Милиция, конечно, разгоняла нас за торговлю хлебом (муку мы доставали нелегальным путем). Однако, кажется, скорее всего она просто делала строгую «мину», понимая, что это делается по нужде. К чему я клоню? «Базарником» работал тогда один из бывших партизан Курбатов дядя Гриша. Он был мягким работником в отличие от старого базаркома Коробова дяди Никанора. Его все побаивались. Но самой страшной была Лиза «Усольская», прозванная Бабой-Ягой. На нее было напялено черт-те что, даже летом она ходила в грязной телогрейке, перевязанной веревкой, с палкой, нос крючком, ноги обмотаны неизвестно чем. Дети разбегались при одном ее появлении. Как-то она схватила у меня два блинчика, обещая дать деньги, жадно, не пережевывая, проглотила и исчезла вон… Взрослых же сама боялась: те давали ей должный отпор. Повзрослев, я старалась держаться подальше от всего, что связано с рынком, с куплей-продажей. Ведь даже самый малый бизнес сводится сейчас в основном к спекуляции (купи-продай). Часть3. В годы войны в Красноусольский приехало много врачей-специалистов высокого класса из оккупированных немцами городов. Они так и остались в нашем поселке до конца своей жизни. За нашей школой №2 была закреплена очень старенькая врач из приезжих. Несмотря на преклонный возраст, она постоянно, без вызова, посещала нашу семью, когда я заболела корью. Из детской райбольницы приходили детские врачи – делали вакцинацию моим братьям, а самым маленьким (нас уже было семеро) вводили сыворотку. Приносили рыбий жир и другие лекарства бесплатно. Слов нет, лекарств не хватало. Но в военную пору дети были под особой опекой у государства. И медики достойно служили клятве Гиппократа. Беременным и кормящим матерям выдавали в поселке, у кого не было коров, ежемесячно карточки на 12 л молока, на сахар, манку и другое. Моя мама получала по 2 карточки: у нее родилась в 1944 году двойня (мальчик и девочка). Это было здорово. В связи с тем, что заготавливать корм для коровы стало сложно, мама сдала ее в заготскот, но с условием, что потом вернут нам телочку с меньшим весом. Козочку, которую мама завела ради молока, у нас украли. В поселке в те годы случались такие кражи, совершаемые людьми с мелкой душонкой, отбросами общества, как и сейчас. Мама получала ежемесячно по аттестату отца (военное пособие) 600 рублей советскими купюрами. Сумма небольшая, но выдавали ее в указанный срок, не задерживали ни на один день. Питание, конечно, было скудное, несмотря на ухищрения матери. Летом спасала трава. Ели ее в сыром виде, клали в супы, добавляли в тесто. Это растения из дикой флоры – щавель обыкновенный, сергубиза (дикая редька), дикая морковь, первоцвет, крапива, борщевик, щавель конский, лебеда, красная трава (амарантус), дурман, репей (очищенные стебли со вкусом картофеля) и другие растения. Читатели могут добавить и другие растения. Многие этому не верят. Но, увы! Так было. К зиме сушили черемуху. Малышню грудного возраста подкармливали, запихивая им в рот (особенно, когда детишки плакали) марлевую соску кашицей или с прожеванным, слегка подслащенным хлебом. Все это было, было, было… На каждого новорожденного, кроме того, выдавали бесплатно комплект – детское приданое (легкие и фланелевые распашонки, пеленки). Можно было взамен получить 10 м ситца. Его обычно брали жители деревень. Аборты были судебным делом. Причем при нелегальных операциях судили обе стороны: и идущую на аборт, и делающую операцию. При райздраве была детская кухня, бесплатными услугами которой мы пользовались постоянно (с февраля по апрель 1942 года в период переформирования в этом здании был штаб 219 стрелковой Идрицкой Краснознаменной дивизии). В школах регулярно тогда проводились медосмотры: делались прививки, проверяли на завшивленность, чистоту, опрятность. В классах же было холодно, чернила часто промерзали. Настоящих тетрадей не было. Писали на бумаге, но чернила «разбегались». Несмотря на это я получала по чистописанию «4» и «5». Тетради разлиновывали по косой линии сами учителя. Сколько же им приходилось тратить времени на весь класс. Несмотря на это учителя всегда выглядели бодрыми, энергичными. Шла война, шли похоронки… но по бодрому настроению взрослых чувствовалось, что скоро конец войне. Да и голос Левитана крепчал: «Последний час!», «Важное сообщение!» - неслось из репродукторов… Начали возвращаться отцы, оставшиеся в живых. Относясь с большим обожанием к военным-участникам великой Отечественной войны, хочу сказать несколько слов о возвращавшихся с фронта солдатах. Немало их вернулось калеками – кто без руки, кто без ноги; были и потерявшие обе ноги. Например, Тюрин, который ездил в самодельной коляске. К сожалению имени не знаю. Грудь в медалях, орденах. Для меня все они выглядели настоящими героями. И вот 9 мая! Я с утра возвращалась из детской кухни – босиком по грязи. И тут услышала о победе над врагом, о конце войны. Мама, помню, сильно болела, ее 2трепала» лихорадка. Погода стояла майская: то дождь, то солнце. Я часто выбегала на улицу Ленина (жили в это время на берегу оврага), на мостик, по которому проходили солдаты. Завидев их, забегала (босоногая) вперед, разглядывала грудь очередного солдата, его медали, ордена. В них была какая-то магическая сила, притягивающая к себе. Часть 4. Большим праздником для поселка стал митинг, посвященный встрече с Героем Советского Союза Зайнетдином Низамутдиновичем Ахметзяновым (двоюродным братом моего отца) из Янгискаина. Это уже лето 1945 года. Прибежала мама, заставила вымыть ноги, одела меня в чистое платье, и мы побежали туда, куда спешил весь народ – в клуб имени Ленина. После торжества мы все вместе – Зайнетдин бабай с женой и дочерью-учительницей пошли к нам на чай. Я босиком вприпрыжку бежала рядом с Зайнетдином бабаем гордая и важная: герой - будто я. Вскоре из Таштамака (деревня Абдуллино) приехал к нам Абдульманов Абдулла – племянник Мажита Гафури. Вернулся он инвалидом II группы. Учительствовал. Все родственники матери и отца (пожилые и совсем молодые красивые хлопцы), оставшиеся в живых побывали у нас. Много рассказывали о боевых буднях, о том, как теряли друзей. Победа стране досталась нелегко Мой отец вернулся после демобилизации только в конце 1945 года (спустя почти 8 месяцев после окончания войны). Было где-то 2-3 часа ночи. Мам крикнула: «Отец приехал!» Мы, дети, мигом оказались около него – кто повис на шее, кто прилип к ногам. А завезли его какие-то колхозные трактористы. Накануне мама принесла водки: раздавали всем жителям к новому году. Так что было чем приветить гостей. Маме помогала накрывать стол наша семейная знакомая, работница гособеспечения Клава (Клавдия Климова), которую мама уговорила переночевать у нас. Взрослые легли спать. А мы, детвора, о сне забыли. До утра рассматривали отцовские ордена, медали, погоны, офицерские ремни, подарки, всякие военные атрибуты. Радости не было конца. Впервые попробовали немецкие шоколадные конфеты. Следующая памятная встреча – с Героем Советского Союза летчиком А.С.Гориным. Он прилетал, насколько я помню, на своем самолете летом 1946 года. Весь поселок, от мала до седых стариков, бежал на посадочное поле (ныне улица Аэродромная). Следует помянуть, что любое событие, происходящее в общественно-политической жизни Красноусольска, воспринималось населением активно, радостно, особенно в первые послевоенные годы. Хочу напомнить об одном из них: это предвыборная компания 1946 – первого мирного года. В честь выборов была организована конно-лыжная молодежно-комсомольская агитбригада. Взглавлял бригаду мой отец, работавший после возвращения с войны в Доме обороны. Помощником у отца был работник редакции дядя Леша мартов, друживший с отцом. Он же был одним из активнейших руководителей художественной самодеятельности в клубе имени Ленина, я бы сказала, талантливым артистом (Когда он читал стихи о войне, мороз «бежал» по коже). Агитбригада объехала все горные, глухие аулы, даже труднодоступную в те годы деревню Толпар, и вернулись, выполнив программу в срок. Опять весь поселок собрался заранее, несмотря на лютый мороз, на площади – около Дома Обороны (позже здесь была почта и телеграф). Отца ждала высокая трибуна, сооруженная тут же на улице. Он рапортовал о проделанной работе. Он был неплохой оратор!.. Могу сказать, не смущаясь, что гордились им. Сами выборы превратились в большой праздник. На избирательных участках, в том числе и в Доме Обороны, не умолкала музыка, песни, танцы до утра. Артисты – молодежь, комсомольцы, учащиеся школ. Несколько слов еще о дедушке (двоюродный брат М.Гафури), о его реакции на первые послевоенные выборы. Из деревни дедушку тогда привезли к нам - сильно больного. Но он сам очень хотел увидеть своего зятя (то бишь, моего отца) и всех нас. Когда из Зилимкарана привезли ему справку для голосования в Красноусольском, он долго читал, рассматривал ее, а из глаз текли слезы – слезы радости. Вот, мол, истинно народные выборы. Бедному дедушке не пришлось отдать свой голос за депутатов: за два дня до голосования он умер, прожив у нас около месяца. Завершая свои воспоминания о годах войны – годах лихолетья, хочу сослаться на высказывание нашего земляка Павла Васильевича Суздальцева, дальнего родственника летчика – героя Горина. Суздальцев в рядах Советской Армии был с 1943 по 1949 год. Начал войну на границе с Польшей (г.Гродно). освобождал Польшу, Чехословакию в составе Второго Белорусского фронта. Закончил войну на Эльбе. Награжден Орденом Славы III степени, медалью 2За отвагу» и другими государственными наградами. Этот человек воочию видел все кошмары войны, как разрывало солдат на клочья и другие ужасы. Говорит и он: «Война – это страшно! Мировые державы не должны допустить новой войны». Он и бывшие фронтовики благодарны руководству района за хороший праздник, организованный и в этом году для участников Великой Отечественной войны 9 мая. И я со своей стороны хочу сказать огромное человеческое спасибо нашим дорогим освободителям всего человечества от гитлеровской тирании, пожелать им счастливого долголетия и в бодром здравии встретить Великий праздник – 60-летие Победы над фашистской Германией.